сорока в летней — совершенно не по сезону — бейсбольной кепке, сразу после обыска подошедший к Максу и единственный из всех не надевший маску. На руке у этого мужчины на запястье тикал массивный, неизвестной марки хронометр.
— Вы здесь главный? — поинтересовался Макс, и, когда здоровяк, искривив полные губы в подобии улыбки, кивнул, задал следующий вопрос: — Как мне обращаться к вам?
И вот тут Макса ждал сюрприз. Ни бессмысленные издевательства террористов над заложниками, ни даже покорность пленников своим безоружным стражам не удивили его. В конце концов, он понятия не имел о том, что происходило в захваченном санатории в течение последних нескольких часов. А подобное поведение заложников и захватчиков вряд ли могло считаться чем-то из ряда вон выходящим. Но вот ответ главы террористов на простой вопрос Берестова оказался, по меньшей мере, странным.
— Зовите меня герр Асс. — Ни малейшего акцента — ни немецкого, ни какого-либо другого, — у здоровяка не было, он только слегка пришепетывал.
— Господин Асс? — переспросил Макс.
Что-то кольнуло его при этом имени — какое-то литературное воспоминание мелькнуло и тут же пропало. Он уловил только, что касалась литературная аллюзия не уже Федора Михайловича Достоевского, любимого писателя Филиппа Рябова, а любимого писателя самого Макса — Михаила Булгакова. Но — к какому именно булгаковскому произведению эта аллюзия относилась и что именно она могла бы означать, Макс, увы, понять не сумел.
— Нет, — здоровяк как-то очень уж резко мотнул головой, — нет, я же сказал: герр Асс. Разве я сказал господин? Вы слышали, чтобы я говорил это слово?
— Не слышал, — сразу же признал Берестов. — Прошу меня извинить за непонятливость. — И, словно для того, чтобы подчеркнуть свое смущение, он взялся за пуговицу на воротнике своей куртки и принялся её теребить.
— Хорошо. — Здоровяк вроде бы успокоился. — Я рад, что мы это выяснили. А теперь идемте, нам надо поговорить.
И он повел Макса в маленькую столовую, собственно, и предназначенную здесь для приватных совещаний. Никаких распоряжений своим подчиненным он даже и не подумал отдать. Равно как ничего не сказал им о том, сколько времени он будет отсутствовать.
4
— Известно ли вам, — вопросил герр Асс, когда они уселись за небольшим круглым столом, — что именно в этом месте всегда принимают решения о том, кого из пациентов этого заведения можно отпустить на свободу, а кто должен будет здесь подзадержаться — предположительно, навсегда? Я имею в виду — решают не в кабинете главврача — там эти решения просто утверждают, — а именно здесь, где мы сейчас с вами сидим.
— Я не знал об этом, — соврал Макс и снова взялся за ту же самую пуговицу на воротнике.
— А, а, я так и думал! — Здоровяк торжествующе вскинул голову, отчего козырек его бейсболки стал почти перпендикулярен полу, и только что руки не потер.
Только теперь Максим Берестов сумел как следует разглядеть его лицо: округлое, слегка одутловатое, но при этом довольно приятное. В памяти Макса что-то мелькнуло, едва только он вгляделся в черты этого человека: что-то смутное, неясное, как его недавняя «литературная» аналогия. Перед тем, как идти сюда, Макс изучил несколько десятков фотографий потенциальных террористов, мало-мальски связанных с этим санаторием. И здоровяка среди них совершенно точно не было. Однако Макс был твердо уверен: это лицо он всё-таки видел когда-то. Причем откуда-то он знал: этот человек использует свою собственную, природную внешность. Трансмутацию он не проходил. И лицо герра Асса выдернуло теперь из памяти Макса непонятное ему самому словосочетание: образцово эффективная операция.
Между тем здоровяк продолжал свою речь — говорил он размеренно, явно наслаждаясь произносимыми словами:
— Зачем кому-то знать, что именно здесь, в частных беседах, сотрудники вершат судьбы своих подопечных? И я могу себе представить, как эти сотрудники кайфуют при этом! Ведь это же — непередаваемое наслаждение: держать чью-то жизнь в своих руках и играть ею, как захочешь!
Голос здоровяка — непривычного, как видно, к патетическим речам, — слегка подсел на этих словах. И Макс подумал, что герр Асс сейчас потянется к графину с водой, который стоял на сервировочном столике возле стены. Но вместо этого здоровяк зачем-то посмотрел на свой наручный хронометр. Он глядел на него секунды две или три, но Максу этого времени вполне хватило, чтобы снова покрутить пуговицу на воротнике.
А созерцание наручных часов явно придало спокойствия и уверенности здоровяку в бейсболке. И после короткой паузы он заговорил уже вполне рассудочным тоном:
— Впрочем, я не думаю, что цель «Перерождения» — потакать чьим-то амбициям. Это так — побочный эффект работы корпорации. У «Перерождения» есть гениальные ученые. Вот вы, к примеру, господин Берестов. А для Евразийской конфедерации с её гигантскими природными ресурсами не составляет труда находить соответствующее сырье, которое корпорации потребно. Так что «Перерождение» будет бесконечно создавать всё новые и новые прорывные биотехнологии. До тех пор, пока будут те, кто готов за них платить.
— Вечно создавать новые технологии вряд ли возможно, — сказал Макс. — Будут за них платить или нет, рано или поздно всё сведется к незначительным усовершенствованиям нескольких базовых разработок. Что-то принципиально новое тоже, конечно, будет возникать время от времени. Но — нечасто, примерно раз в десять-пятнадцать лет. Помните историю об Эйнштейне? Когда его спросили, где он записывает свои идеи, гениальный физик сказал, что по-настоящему стоящие идеи у него возникают редко, и он все их помнит. И я не думаю, что в «Перерождении» кто-то способен переплюнуть Эйнштейна.
К удивлению Макса, герр Асс слушал его не перебивая. И даже согласно кивнул пару раз. Но, когда Макс умолк, издал язвительный смешок.
— Разве я говорил, что новинки будут появляться вечно? Они будут появляться всего лишь до того времени, как человечество погибнет под бременем открытий, которыми «Перерождение» так гордится. Или — вы не согласны со мной, господин Берестов? — И здоровяк снова бросил взгляд на свои наручные часы.
Первой мыслью Макса было — возмутиться: с какой стати его визами разводит тут демагогию, пока люди, сидящие на полу в конференц-зале, терпят издевательства своих стражей? Макс даже едва не высказал ему свою мысль вслух. Но потом его внезапно осенило — какая там демагогия?! Здоровяк просто-напросто тянет время — дожидается какого-то совершенно определенного момента, приходящего на конкретное время. И о наступлении этого момента вправе знать только он сам — зря, что ли, он отобрал часы у всех остальных?
— А для вас принципиально, согласен я с вами или нет? — спросил Макс. — Я ваши условия выполнил: сделал публичное заявление о том, что технология
